Совместно с благотворительным фондом помощи научным исследованиям и разработкам «Глобальный Альянс Содействия» World Arabia продолжает серию публикаций об ученых, основателях стартапов и визионерах от мира науки. Ирина Алексеенко, кандидат биологических наук, основатель биотех-компании «Генная хирургия». Вместе со своей командой она разрабатывает первый в России невирусный генотерапевтический противоопухолевый препарат, который успешно показал себя в доклинических испытаниях на животных и уже вышел на клинические исследования.

ЭФФЕКТ СЛУЧАЙНОСТИ или «НЕСЛУЧАЙНЫЕ СЛУЧАЙНОСТИ»

Помимо того, что вы ученый, вы еще и основатель стартапа. Как возникла эта идея?

Случайно. Недавно было подсчитано, что примерно 50% открытий, которые перевернули мир, были сделаны случайно. Александр Флеминг случайно открыл пенициллин, китайские алхимики — люблю этот пример — искали эликсир бессмертия, смешивая селитру, серу и древесный уголь, и случайно получили порох. Генетическое редактирование ДНК тоже открыто случайно. И у меня получилось случайно: я пришла в аспирантуру, получила тему диссертации и начала над ней работать. Мой научный руководитель хотел создать препарат от рака (его жена умерла от этого заболевания). Я перебирала разные гены, смотрела, как они работают в опухоли, есть ли противоопухолевый эффект, и в результате мы случайно создали комбинацию, позволившую примерно 50% животных, которым вводили эти гены, полностью нивелировать опухоль. В этот момент мы решили, что сделали препарат. Но, как потом оказалось, сильно ошиблись, потому что препарат — это не только комбинация, которую ты создал в лаборатории в пробирке, это все-таки огромный путь. Нам понадобилось еще 7 лет, чтобы его пройти от пробирки до флакона, и только тогда мы смогли ввести его пациентам. Впервые это было сделано в 2022 году, после чего начались клинические исследования. Сейчас уже закрываем вторую фазу, а первая завершилась только в конце 2023 года. Уже очевидно, что препарат полностью безопасен, но пока мы точно не знаем, насколько он эффективен. Эффект виден только на отдельных пациентах, когда вводим им препарат внутрь опухоли, у них начинают уменьшаться метастазы в легких. Но мы очень надеемся, что он все-таки будет настолько же эффективным, насколько безопасен.

Какие тенденции сейчас в медицине? В каком направлении развивается наука?

Ученые очень хотят вылечить рак. В какой-то момент они поняли, что это невозможно осуществить, но вполне реально сделать это заболевание хроническим, как, например, диабет, и постоянно поддерживать пациента какими-то препаратами, продлевая тем самым жизнь человека с онкологией на 20–30 лет. Сейчас есть такой тренд — омиксные технологии: бином, транскриптом, метаболом, протеом, липидом, — с помощью которых можно создавать препараты, позволяющие человеку жить намного дольше, чем он живет теперь. Поэтому омиксные технологии — это, наверное, сейчас один из главных трендов в биологии.

Какая ваша самая большая мечта?

В профессиональном плане я очень хочу, чтобы люди с раком жили как можно дольше. Сначала я писала диссертацию по этой теме, потом она стала моей личной историей — моя мама умерла от рака. Я не успела сделать препарат для нее. Но сейчас очень хочу сделать препарат для других мам, чтобы они не умирали. И еще мечтаю, чтобы ученые получили свободу. Сейчас многие работают за счет грантов, и эти средства даются только на то, что уже более-менее известно. То есть гранты даются на науку, способствующую накоплению знаний в той области, которая уже известна. Эксперт не имеет возможности одобрить заявку на что-то новое, то, о чем он никогда не слышал. А я хочу, чтобы ученые получили возможность делать то, что им кажется правильным.

Где сейчас ученые могут получить деньги на свои разработки?

Расскажу вам две истории. В 2018 году мы решили, что можно сделать вакцину, которая способна целенаправленно стимулировать врожденный иммунитет для экстренной профилактики инфекционных заболеваний. И тогда мы написали в заявке на грант: «Последнее десятилетие характеризуется увеличением частоты возникновения эпидемий инфекционно-вирусных заболеваний — свиного гриппа в 2009 году, вируса Чикунгунья в 2010-м, вируса Зика в 2013-м и вируса Эболы в 2014-м. Все это дает нам основание утверждать, что мы вступили в новую опасную пандемическую эру». И дальше мы обосновывали, зачем нужен грант для разработки такой универсальной вакцины. Но нам не дали его ни в 2018 году, ни в 2019-м. И только в 2020 году мы получили грант без каких-либо вопросов, потому что перешли из стадии «Какая чушь!» в стадию «Кто же этого не знает?!»

И я решила ретроспективно посмотреть: так происходит со всеми учеными или только с нами? Действительно, ученых, которые делают великие открытия, не поддерживают на ранних стадиях. Например, Лерой Худ, создавший автоматический секвенсор ДНК, благодаря которому стал возможен не только проект «Геном человека», но и генетическая революция в целом. Так вот он не получил грант 6 раз, и несколько раз не получил денег и от компаний. Средства на эти разработки выделил благотворитель, который просто поверил ему и дал деньги на научные идеи.

Недавно меня позвали работать в благотворительный фонд, который поддерживает научные команды, их исследования их фантастические идеи, порой кажущиеся безумными, и я считаю, что это направление может дать ученым ту свободу, которая им порой так необходима.

Какие из последних разработок больше всего вас восхищают?

Есть великий ученый-иммунолог Дмитрий Михайлович Чудаков, который вместе с академиком Сергеем Анатольевичем Лукьяновым создал препарат для лечения болезни Бехтерева. Они разработали технологию, позволяющую выявлять патологические клоны иммунных клеток, которые вызывают болезнь, и создавать антитела, которые только эти клоны убивают. Наши ученые сделали то, чего еще не делал никто в мире. Сейчас они разрабатывают технологии для других аутоиммунных заболеваний, и совсем скоро мы увидим эти препараты у нас в России, а не где-то за рубежом. Кстати, 24% лучших ученых мира — это выходцы из России. Поэтому мы точно знаем: здесь могут рождаться такие гениальные разработки, которые способны существенно изменить жизнь человека.

Проявляют ли зарубежные партнеры интерес к вашим разработкам?

Раньше проявляли, а сейчас не знаю. У нас есть деньги на клинические исследования, и когда мы получим результаты, то приступим к поиску средств на вторую фазу. Пока не запрашивали их у зарубежных фондов, так как видим, что и российские проявляют заинтересованность к исследованиям, в том числе и таким ранним рисковым стартапам, начинают в них активно вкладываться. Ведь мы все равно играем в лотерею — по статистике, всего лишь один из 40 препаратов, успешно прошедших исследования, выйдет на рынок.

ЛЮБОПЫТСТВО КАК ДВИГАТЕЛЬ НАУКИ

От чего приходится отказываться ради успеха? И в каком вообще режиме живет ученый?

Некоторые думают, что я живу в ужасном режиме. Недавно я решила похудеть и пошла в фитнес-клуб, где тренер попытался встроить тренировки в мое расписание. Он предлагает мне ходить к 11:00, но в это время я уже работаю. Тогда он говорит, что можно в 22:00, но я еще работаю. Тогда предлагает в субботу, но и в субботу я работаю! У него была такая жалось на лице: «А вы вообще живете?» Да, моя работа — это моя жизнь, — и я получаю от этого удовольствие. Стив Джобс, человек, которым я восхищаюсь, когда-то сказал: «Живите каждый свой день, как последний, и однажды вы окажетесь правы». Он говорил: «Последние 33 года я каждое утро смотрел в зеркало и спрашивал себя: "Если бы сегодня был последний день в моей жизни, хотел бы я сделать то, что собираюсь сделать сегодня?"» И я не считаю, что от чего-то отказываюсь, работая без перерыва, без выходных, — я получаю удовольствие от того, что делаю.

Кто такие ученые — романтики, фанатики или просто сумасшедшие люди?

Ученые — любопытные люди, это единственный двигатель их работы. Им любопытно, что получится, если они смешают в пробирках три разных вещества. Есть поговорка, что ученые — это люди, удовлетворяющие свое любопытство за счет налогоплательщиков. И это действительно так, мы это делаем для того, чтобы создать что-то действительно важное.

Хотели бы, чтобы ваша дочь тоже стала ученым?

Я бы хотела, чтобы она сама решила, кем хочет быть. Расскажу вам историю о том, как сама стала ученым. Мои мама, папа, сестра — экономисты, и они все говорили, что и мне надо стать экономистом. Я поступила в Новосибирский государственный университет на экономический факультет. И в этот момент мне позвонила сестра из США, где она училась в аспирантуре, и рассказала, что только что была на лекции о профессиях будущего, где речь шла о генных инженерах. «Так вот, — сказала она, — экономистом можно стать всегда, а генным инженером — только раз в жизни». И я забрала свои документы, сдала их на биофак, спросив, можно ли у нах стать генным инженером. Мне ответили, что на III курсе будет предмет «молекулярная биология», и в его рамках студенты изучают генную инженерию. Оставалось сдать только математику, поэтому мне было все равно, на какой факультет поступать. Я не любила биологию, но не жалею, что выбрала эту профессию. Более того, я обожаю то, чем сейчас занимаюсь и считаю, что у меня неплохо получается.

Женщине-ученому сложнее пробиваться, чем мужчине?

Мне часто задают этот вопрос, и я его не понимаю: я никуда не пробивалась, а просто делала то, что мне нравится, и пыталась дойти до цели. И вот пример — «генетические ножницы» CRISPR-Cas9, которые позволят излечить отдельные генетические заболевания, придумали две женщины в 2012 году. Поэтому если ты можешь делать что-то такое, что отличает тебя от других, не нужно ни с кем бороться.

Хотелось бы получить Нобелевскую премию?

Да, и вот зачем: чтобы дать возможность другим людям почувствовать свободу делать то, что они считают нужным.

Насколько ученые суеверны?

Это не суеверия, мы, скорее, следуем правилам, которые не можем объяснить. Например, мы никогда не делаем инъекции животным зимой, потому что знаем: эти эксперименты будут неудачны. Мы никогда не работаем с бактериями летом, потому что опять-таки знаем, что ничего не получится: они не вырастут и эксперимент провалится. Мы не можем это объяснить, но свято верим, что делать этого не нужно. Суеверие ли это — не знаю, но мы пытаемся следовать явлениям, объяснения которым нет.   

Какой вы видите свою компанию через 20 лет?

Я ученый и не мыслю категориями крупных компаний. Но хочу создать предприятие, в плане которого будут десятки препаратов от разных типов заболеваний. Сейчас фармкомпании делают только те препараты, на которых они могут заработать, поэтому часть заболеваний не лечится, а могла бы, ровно как и часть разработок, которая сильно бы увеличила продолжительность жизни человека, не делается. И я хочу создать такую компанию, которая сломает это правило, в которой решение о разработке препарата будут принимать ученые с клиницистами, а не маркетологи. Можно ли это сделать? Наверное, нет. Буду ли я это пробовать? Конечно, да!