Нам всем сегодня очень страшно, даже тем, кто бравирует своим КОВИД-диссидентством — одним из способов защиты психики. Но кто-то просто встает утром и идет на передовую, возвращается домой, чтобы немного отдохнуть без права обнять любимых. Сегодня мир спасают врачи. О том, как пандемия пришла в Америку и изменила жизнь, рассказывает фельдшер Манхэттенского медицинского центра обслуживания ветеранов (NY Harbor Healthcare system, Manhattan VA MedicalCentre) Ирина Преслер.
Америка была не готова, хотя эпидемиологи давно предупреждали о том, что происходит в Китае. Уверена, что можно было бы запастись хотя бы достаточным количеством защитных костюмов и масок для врачей. Понимаю, что аппараты для диализа и ИВЛ — дорого. Но медперсонал носил пластиковые пакеты вместо защиты. Хотя бы этого можно было избежать. После введения карантина поступление людей в инфекционные отделения стало снижаться. В последнюю неделю койки даже стали освобождаться. До этого реанимировали людей как на конвейере.
Наш президент говорил, что ничего страшного не происходит — всего лишь пара человек переболеет. К сожалению, он не послушал профессионалов. Это далеко не обычный грипп: новая разновидность, структура из вирусных клеток, которая мутирует. Наш организм к этому не готов, вакцины от такого заболевания нет. Этот вирус очень контагиозный, живет в воздухе в течение нескольких дней. Так же, как и мои коллеги, за свою двадцатилетнюю практику работы я впервые сталкиваюсь с таким тяжелым заболеванием. Его можно сравнить с испанкой, но никак не с обычным сезонным гриппом.
Проблема в том, что есть группа риска: люди с ожирением, диабетом и гипертонией.
Не успев появиться, COVID-19 оброс мифами. Есть, например, версия, что курящие люди болеют реже. Но вся Европа курит, а в Италии очень много людей пострадали от вируса. Так или иначе, мы не обладаем доказательной базой по этому поводу. Поначалу люди упорно боролись за мысль о том, что смертность от SARS-COV-2 можно сравнить со смертностью от обычного гриппа. Нет. Это миф. Двадцать лет моей личной практики тому свидетельство. Такое происходит в первый раз. Я работала в госпитале и во времена Эболы и птичьего гриппа. Такого не было. Мы тогда об этом говорили и готовились, но я лично не имела дела ни с одним из таких пациентов.
Меня задевает, когда люди держатся за мифы, желая спасти свою психику и поиграть в теорию заговора. Одна знакомая болеет бессимптомно. В разговоре она сказала: «Я себя чувствую прекрасно, это все клоунада и цирк!» Что именно клоунада? Больные, к которым я каждый день выхожу в подобии космического скафандра? Люди, которые задыхаются и кашляют, выплевывая легкие? Не понимаю таких разговоров. Если ты молод и здоров и у тебя нет сопутствующих заболеваний, то тебе повезло.
Проблема в том, что есть группа риска: люди с ожирением, диабетом и гипертонией. Из заболевших в тяжелой форме и тех, кого не смогли спасти в Нью-Йорке, 70% имели эти хронические заболевания. Если они обращаются за помощью, то их, конечно же, надо госпитализировать. Тем, у кого излишний вес, и так трудно дышать, их килограммы сдавливают дыхательные пути. Многие из них спят со специальной маской, которая под давлением доставляет кислород в легкие. Естественно, вирус для них чреват очень нехорошими последствиями. Когда у человека начинается очень сильная одышка, его проверяют на уровень сатурации. Если уровень кислорода падает ниже определенного предела (80-85%, но во всех странах разные протоколы), его помещают на ИВЛ. Тех, у кого нет перечисленных хронических заболеваний, можно лечить амбулаторно, снимая симптоматические проявления.
Последствия всего этого бедствия пока неизвестны: человек может вылечиться от COVID-19, но функции внутренних органов так быстро не восстанавливаются. Механизм воздействия заболевания сложный и многоступенчатый. Нарушается свертываемость крови, страдают эритроциты, ухудшается процесс кроветворения. Сгустки крови забивают артерии, продвигаясь, они попадают в мозг, сердце, почки, печень, сосуды ног. Поражаются двусторонней пневмонией легкие, которые доставляют кислород через кровь во все жизненно важные органы.
Перчатки, маски, очки — все это защищает, но медики все равно заражаются и умирают. Экипировка требует времени, а человеческая жизнь иногда может быть спасена в течение минут или секунд. Мы торопимся. На нашем этаже мы каждый день ходим в халатах, масках, двойном пластиковом облачении. Всем нам нужно быть исключительно осторожными, хорошо и подолгу мыть руки с мылом. Не лишним будет и вести здоровый образ жизни: не курить, по возможности заниматься спортом. После пандемии свежий воздух и неизменная гигиена помогут защитить себя на случай следующей волны заболеваний.
Америка была не готова, хотя эпидемиологи давно предупреждали о том, что происходит в Китае.
Все это очень похоже на войну, в которой на передовой находятся врачи и другие медицинские работники. Именно так мы это ощущаем и проживаем. Как на любой войне, здесь есть место отваге и страху. Многие испугались, знаю лично таких людей. Они работали 25-30 лет, но ушли, ощутив небольшие симптомы. Их нет два месяца. Кто-то из них подал на инвалидность — в Америке есть такая опция на 2-3 месяца. Кто-то уволился с работы, есть те, кто переболел и не выходит. Не все могут работать в стрессовой ситуации. Иногда механизм, с помощью которого человек борется с психологической нагрузкой, дает сбой. Кто-то впадает в депрессию, им легче закрыться в комнате и плакать, не выходить.
Поначалу все мы были в шоке: что делать, куда бежать, не было готовых решений. Но потом все поняли, что это надолго. Ты можешь отсидеться дома пару дней и даже недель, но не полгода. Надо — значит, надо! Многие выздоровели и вернулись в строй, и это настоящие бойцы.
Мы, те, кто в строю, стараемся друг друга поддерживать. Времени мало, но не забываем шутить, заботиться друг о друге. Когда я сама заболела, было приятно, что все звонили и писали, присылали — кто цветы, кто шоколад, кто еду на дом заказывал, потому что знали, что выйти я не в состоянии. Кто-то просто присылал на дом открытки с поддерживающими словами, кто-то сообщения. Незнакомые люди делают пожертвования и присылают маски через веб-сайт. Сейчас так важны знаки внимания, забота, бережное отношение друг к другу. Иногда просто подменяем уставших, даем подышать, потому что респираторы натирают, а это элементарно очень больно: на лице образуются пролежни, кожу печет, но нужно снова надеть маску и идти работать.
70% госпиталей в Америке частные, 30 — федеральные. Есть еще и часть городских. Я работаю в федеральном, мы обслуживаем ветеранов. В связи с кризисом, естественно, к нам привозят всех, независимо от страховки. Неимущим, уверена, потом компенсирует расходы государство, ну а мы оказываем необходимую медицинскую помощь. Ко многим госпиталям подогнали мобильные кухни на колесах: люди делают пожертвования, еда готовится и 24 часа в сутки доставляется медработникам. Это великое дело — поддержка других людей. Я возвращаюсь домой в униформе, и соседи при встрече говорят мне спасибо каждый день.
Мы сплотились на фоне беды, и поддержка бесценна: многие незнакомые люди пришли на помощь и приехали из других штатов работать на передовой. Все большее количество пациентов с коронавирусом выздоравливает. Так произошло с моей 96-летней бабулей Марией Никаноровной Рубиновой-Лычагиной. В 18 лет она была военным фельдшером, спасала раненых во время войны, дошла до Румынии. Наша семья гордится ею: прошла войну, прошла и через это испытание. Незначительные проблемы с сердцем не помешали ей выздороветь. Генетика и состояние здоровья сыграли важную роль, несмотря на преклонный возраст.
Не знаю, как долго продлится пандемия, но моя жизнь сейчас не похожа ни на что, когда-либо происходившее со мной. Прихожу домой после смены, снимаю с себя все для дезинфекции и иду в горячий душ. Ем в той комнате, где сплю. Не вижу своих близких: мальчишек, друга. Я не могу обнять детей, сесть и поужинать с ними вместе, потому что осознаю всю опасность заражения тех, кто мне дорог. Сегодня у меня выходной, я отдыхаю, изолировавшись в своей комнате. Завтра снова в бой. А как иначе?
***Приношу отдельную благодарность ставшему для меня героем в этой ситуации заведующему отделением нефрологии профессору NYU University доктору Давиду С. Гольдфарбу.
