Он определенно харизматичен и привлекателен со своими теплыми руками и голосом. Родился в семье знаменитого актера, но выбрал карьеру скульптора. Успех в мире искусства не замедлил прийти благодаря его способности передать сложный смысл через простую форму: его скульптуры превозносят критики и обожают поклонники, он выставляется по всему миру от Ватикана до Катара. Лоренцо Квинн рассказал главному редактору The World Arabia Ларе Палмер в эксклюзивном интервью о том, как искусство объединяет людей с помощью своего универсального языка.
Лара Палмер: Первый вопрос — какова ваша жизненная философия?
Лоренцо Квинн: Memento mori.
Л. П.: Объясните нашим читателям смысл, который вы вкладываете в это высказывание.
Л. К.: Carpe diem — жизнь коротка, ее нужно жить. Я стараюсь, как могу, следовать этой философии, несмотря на то, что это трудно. Приходится учитывать многие исходные данные, но вследствие этого принимаешь непростые решения. Но их нужно принимать. Потому что жизнь прекрасна. Отпущенное нам время бесценно и его надо прожить. У каждого решения свои последствия — важно помнить об этом.
Л. П.: Да, безусловно. Какова ваша художественная миссия? Как бы вы объяснили ее?
Л. К.: Объединять и дарить любовь. Это то, что я всем сердцем хотел и хочу делать. Мое искусство — это про связь. Про послания, которые собирают нас в одно, а не разделяют.
Л. П.: А какова основная тема ваших работ, расскажите?
Л. К.: Основные темы разговора, который я веду со зрителем, — это то, во что я верю: любовь, время, отпущенный нам срок, смерть, отношения. Социум, если идти дальше. Необходимость защищать природу. Сбалансированность. Я говорю об этом множеством своих работ, потому что это безмерно важно для меня. Стараюсь коснуться как можно большего количества тем, но в позитивном ключе. В тысяче позитивных перспектив я ищу, как уже говорил, то, что объединяет нас, а не разделяет. Это нелегкая задача, поскольку люди склоняются к тому, что услышали в медиа, — по воздействию это очень большая сила. Так что нам необходимо противопоставить множество сильных, позитивно заряженных посланий, чтобы победить весь негатив, транслируемый нам извне, — эта борьба бесконечна.
Л. П.: В одном из своих интервью вы сказали, что ваши работы посвящены отражению баланса между темными и светлыми сторонами человеческой природы. Мы всегда страшимся выбора. Но делать его приходится, а результаты принятых решений делают нас теми, кем мы являемся. Если вы эмпат, то будете делать выбор, свойственный сопереживающему человеку, каждый день. Я стараюсь пробудить в людях глубинное желание принимать как можно больше позитивных решений. И в каком-то смысле это и есть моя миссия — продолжать делать это.
Л. П.: По поводу важных решений: изначально вы художник, как в итоге пришли к скульптуре?
Л. К.: Не могу сказать, что это было именно решением. Я влюбился в кисть и краски, но это оказалось очень личным процессом. Мне было неприятно продавать картины. Это ощущалось как несправедливость: продаешь картину, получаешь деньги, а покупатель затем наслаждается ею всю свою жизнь. Я же получу лишь краткое удовольствие от денег. Они закончатся, и обмен не будет справедливым. Иначе обстоит дело со скульптурами, потому что есть форма для отливки. И делают их обычно сериями. Я всегда могу сделать одну для себя и оставить ее, а вторую отдать клиенту. Это как поделиться чем-то с другим, и нравится мне значительно больше.
Л. П.: Что было наиболее волнующим на вашем пути к успеху? Есть ли история, которой вы могли бы с нами поделиться?
Л. К.: Я работаю вот уже 36 лет. За эти годы накопилось много историй, и трудно выделить одну. Нет такой «единственной и неповторимой». Впрочем, есть история, которая придает значимость всем остальным. Люди спрашивают, какая скульптура может быть названа моей самой успешной. Таких было несколько, но, думаю, что скульптура, изображающая часть женского тела, была одной из лучших. По крайней мере, если говорить о популярности, то это та, что я сделал в Венеции — руки, которые появляются из воды. Это скульптура, которая называется «Поддержка». Мне очень повезло. Я получил удовольствие от успеха, который выпал там на мою долю. Затем, наверное, можно упомянуть скульптуру, которую я сделал напротив пирамид. Но к этому успеху я шел более 30 лет. Это не то же, что и фильм или саундтрек. Вы можете сыграть в фильме или спеть песню, которые взлетят в чартах, но в следующий раз никто о вас и не вспомнит. Так много людей спели по одной успешной песне, но больше никогда не попали в топ. Наверняка это настоящая фрустрация. Но я думаю, что в скульптуре все иначе. Путь здесь состоит из длинной цепи событий, которая приводит к основному. Это абсолютно другой тип карьеры. Одно событие не равно успеху. Но есть много мелких, в итоге ведущих к главному событию.
Л. П.: Как вы пришли к тому, чтобы стать мастером по человеческому телу?
Л. К.: Я выбрал тела, потому что они говорят о людях. В моей работе все связано с людьми, с их взаимоотношениями. Для меня важно, чтобы зритель понял скульптуру, а фигуры людей понятны. Если бы я делал что-то абстрактное, послание тоже было бы лишено конкретики и вряд ли понято всеми одинаково. Но я хочу, чтобы прочтение было одним для всех, так что мой язык должен быть понятным. Я делаю много рук, ведь жесты универсальны. Это что-то, что все могут легко понять. Это важно.
Л. П.: Как начинается художественный процесс? Вы обычно говорите, что это работа, похожая на написание книги. Можно ли несколько слов посвятить этой идее?
Л. К.: Сначала я должен знать, о чем пойдет речь. Какое послание стоит за цитатой? Что я хочу передать другим? Затем я придумываю для произведения рабочее название, и это помогает мне сориентироваться, вдохновляет, дает идею для скульптуры. Рабочее название очень важно. Затем я пишу несколько слов и предложений, которые развивают идею скульптуры. Продумываю историю. Если это Александр Македонский, то какую часть его биографии взять? Начало? Или конец с великим походом на Вавилон? Это похоже на то, как писатель готовится к написанию книги. Сюжет есть у любого произведения искусства: я хочу сделать скульптуру об отношениях между мужчиной и женщиной, поэтому будут две фигуры. Хорошо, но о чем говорят эти люди? Хороший или плохой посыл? О каком периоде их жизни идет речь? Они только что встретились или расстались? И в этот момент я начинаю работу. Так что в основном скульптура рождается тогда, когда я осознаю, какое послание хочу передать ею. Потом я рисую набросок. Эстетическая часть идет самой последней.
Л. П.: Есть ли у вас любимые скульпторы и художники? Поделитесь их именами.
Л. К.: Я люблю художников Ренессанса. Микеланджело, конечно. Он вдохновляет меня. Жан-Батист Карпо, Жан-Лоренцо Бернини, Роден. Из современных художников я никем особенно не вдохновляюсь, есть те, кто нравится. Есть такой мексиканский художник Жорж Марин, испанский художник Жауме Пленса. Но вдохновение я черпаю в работах классиков Ренессанса.
Л. П.: Какие три черты характера описывают вас лучше всего?
Л. К.: Три черты… Сила воли, определенно. Упорство. И я импульсивен. Может быть, это и не лучшие черты, но таков я есть.
Л. П.: Есть ли что-то, с чем вы боролись всю жизнь?
Л. К.: Да, со своей импульсивностью.
Л. П.: Понятно. А чего вы не приемлете в людях?
Л. К.: Что мне не нравится в них? Нечестность, обычная ложь. Недостаток эмпатии. Я не люблю апатию. И людей, склонных к насилию.
Л. П.: Вы итальянец и американец одновременно, а сейчас живете в Испании. Ваши работы выставляются по всему миру — в Америке, Европе, Азии и на Ближнем Востоке. Насколько важным для вас является создание глобальной формы искусства? Исходя из того, что вы хотите, чтобы ваше искусство было универсальным.
Л. К.: Я действительно хочу, чтобы мои работы были универсальными. Это удивительно, когда моя рука выставляется перед публикой. Принимающая среда — это нечто замечательное. Это не цель, ради которой я создаю, но, когда это происходит, ощущения фантастические.
Л. П.: По вашему мнению, почему люди так реагируют на эти огромные руки? На знаменитом Венецианском канале? Почему, как вам кажется, это произведение искусства было принято так хорошо? Согласны ли вы с тем, что это шедевр, который сделал вас знаменитым, или нет?
Л. К.: Это был очень типичный я. Думаю, мне просто повезло. Люди полюбили эту скульптуру из-за места, в котором она была выставлена. Идея состояла в сложной мысли, переданной очень простой формой так, что поняли все. В конце концов чем проще, тем лучше. Простое универсально, если удается сделать его максимально несложным. Основная сложность заключается в том, чтобы многогранную идею заключить в тривиальную форму. И умение с этим справиться, думаю, как раз относится к моим способностям как художника. Годами мне удавалось именно это — заключать в простую форму сложные проблемы.
Л. П.: Как лучше всего понять современное искусство и выйти за его пределы?
Л. К.: Для разных людей лучшими будут разные способы понимания. Есть много произведений искусства, которые я не понимаю. Это субъективно. Каждый увидит там что-то свое.
Л. П.: Да, возможно, это и есть основная цель современного искусства — думать по-разному.
Л. К.: Художники, представляющие современное искусство, пытаются поразить людей. Но ценность испытанного шока противоречива. Мое искусство больше о том, чтобы объединять.
Л. П.: Какой была ваша мечта детства?
Л. К.: О. Это хороший вопрос. Я не знал, что буду художником, в детстве. Примерно в 10 лет мне захотелось стать таким же знаменитым, как и мой отец, быть успешным и независимым. Когда тебе 10, ты не думаешь о семейных ценностях, ты мечтаешь о чем-то более поверхностном: материальном успехе, красивом доме. И, возможно, именно это лежало в основе моего желания, как и у всех детей. Если, конечно, не брать во внимание тех, кто голодает и мечтает о тарелке с едой на столе. Но к 20 годам моя мечта трансформировалась: мне хотелось стать успешным и независимым художником.
Л. П.: Расскажите какую-нибудь историю. Мы все когда-то были детьми. Был ли какой-то особый день, запомнившееся событие или урок в вашем детстве?
Л. К.: Помню одну историю. Мы были в машине отца. Нас было трое — я и два моих брата сидели на заднем сидении. Отец вел автомобиль. Моя мать сидела впереди рядом с ним. Мы возвращались после прекрасных каникул в горах, где мы жили в роскошном отеле. Думаю, отец в этот момент вспоминал свое прошлое. Я начал капризничать: «Я хочу есть, есть хочу!» Тогда отец остановил машину на обочине и перегнулся через спинку сиденья ко мне. Потом сказал, глядя мне в глаза: «Сын. Ты никогда не был голоден по-настоящему». Он был из очень бедной семьи. Я часто думаю об этом. Многие вещи лучше познаются в перспективе.
