Интервью — Нелли Холмс
Прошло 33 года с момента выхода культовой комедии «Поездка в Америку». Фильм до сих пор можно смотреть, если хочется посмеяться и поднять себе настроение, а диалоги завсегдатаев парикмахерской «Три поца» давно разобраны на цитаты и мемы. Мы смотрели его в России, где он имел не меньший успех, чем в Америке. Он нравится всем, и в этом таинство особой кинокухни, секреты которой, рассказывая о «Поездке в Америку — 2», Эдди Мерфи раскрывает нашему корреспонденту в Голливуде Нелли Холмс.
Нелли Холмс: Какие слова приходят вам на ум, когда вы слышите слово «Африка»?
Эдди Мёрфи: Какие слова, когда я слышу слово «Африка»? Ну это наша общая родина и колыбель человечества. Именно в Африке все и началось.
Н.Х.: Какова ваша личная связь с Африкой? Вы помните, как вы впервые там побывали? Что вы тогда почувствовали?
Э.М.: Как я впервые побывал в Африке? Да я там никогда и не бывал. А для съемок этого фильма под Африку мы приспособили задний двор рэпера Рика Росса. Его особняк мы превратили в замок, а 300 акров его земельного участка прекрасно подошли на роль африканских равнин, на которые наша нога никогда и не ступала.
Н.Х.: Надеюсь, Рик Росс львов у себя на заднем дворе не держит?
Э.М.: Львов не держит, а слонов мы ему завезли. Да нет, конечно. Все животные в фильме — компьютерная графика. Хотя, если бы он захотел держать у себя львов и другую подобную живность, им бы всем там хватило места свободно бегать. Земли у него очень много.
Н.Х.: Я хотела спросить вас о терпении. Когда снималась первая «Поездка в Америку», вы были молоды и по пять шесть часов гримировались, нанося на себя все необходимые компоненты образа. У вас тогда было больше терпения и сил, чем тридцать лет спустя? Как вы теперь гримируетесь? Чтото изменилось в этом процессе?
Э.М.: Ничего не изменилось, и этот процесс и сейчас такой же изнурительный — по-прежнему часов на шесть. Каждый раз, снимая фильм, в котором мне приходится перевоплощаться до неузнаваемости, я даю себе слово, что он — последний такой, но через некоторое время история повторяется. Что же касается терпения, то я очень радуюсь, когда все сделано хорошо, то есть грим нанесен правильно, у нас в работе замечательный материал, а у меня — классный персонаж для воплощения на экране. Вот что приносит мне как актеру настоящее удовольствие. Я это просто обожаю! А мое «любимое блюдо» — когда зритель, посмотрев мой фильм, не зная, что видит на экране меня, и услышав, что старого-то еврея сыграл Эдди, восклицает: «Что? Вы не шутите? Это правда он?» — и решает посмотреть фильм еще раз. Лучшего и не придумать!
Н.Х.: Кого вы теперь видите, глядя на разные версии своего персонажа?
Э.М.: Я вижу реальных людей. Гениальный Рик Бейкер создал эти весьма реалистичные гримы. Когда другие актеры играют в маске, меняющей их внешность, их всегда можно узнать, поскольку они за ней как бы просто прячутся. И тебе приходится притворяться, что актера не видно, хотя ты его даже по имени можешь назвать. Когда я сам играю
в гриме, мой персонаж должен выглядеть на сто процентов реалистично. Если человек садится смотреть мой фильм, то надо… не хочу, чтобы он понял, что на экране я. Мне надо, чтобы зрители думали, что видят реального человека. Поэтому, когда я смотрю на своих персонажей, я вижу реальных людей. Я вижу не себя, а человека по имени Соул. В гриме я полностью перевоплощаюсь в своего персонажа и говорю и все делаю как он. И пока грим не снят, я — это он, а не я.
Н.Х.: Этот фильм — не только смешная комедия, но и история об отцовстве. Не могли бы вы рассказать, что для вас значит быть отцом? Насколько это вас изменило? Какой вы как отец?
Э.М.: Ну, тут много всего. Черт! Когда мы снимали «Поездку в Америку», мне было 27, и детей у меня не было. Сейчас мне 59, и у меня ДЕСЯТЬ детей! Да, с тех пор я очень сильно изменился, и теперь я просто другой человек. Отцовство в определенной степени влияет на то, как я реагирую на разные вещи. То, на что двадцать лет назад я даже и внимания бы не обратил, теперь вызывает у меня слезы. Так что отцовство, можно сказать, помогает моему эмоциональному развитию.
Н.Х.: Насколько собственноручно вы обращаетесь с самыми маленькими?
Подгузники им меняете?
Э.М.: Подгузники не меняю, но ко всему остальному — да, прикладываю руки непосредственно. А по поводу подгузников, я вам скажу, почему я этого не касаюсь: я просто не уверен, что смогу поменять их как следует, а мои дети заслуживают лучшего.
Н.Х.: У вас за спиной весьма уютная и романтическая обстановка — свечи и все такое. Как вы выживаете в условиях карантина? Нормально с ним справляетесь? У вас все в порядке? Юмор вам существенно помогает преодолевать этот кризис? Что вас сейчас смешит?
Э.М.: Ну, юмор — важнейшая составляющая всего, что есть в моей жизни. Меня юмор, можно сказать, пропитывает изнутри. Я веселюсь и за кадром. Просто такой веселый я человек. Что же касается локдауна, то я, как и все, нахожусь с семьей и гораздо больше времени, чем удается в обычной жизни. Я, вообще-то, домосед. Со многим, с чем нам всем пришлось свыкнуться — социальная дистанция, ношение масок и все такое — у меня не возникло никаких проблем. Я и до карантина был, так сказать, в одном шаге от всего этого, поэтому мне было нетрудно приспособиться. Эта пандемия сблизила всех, и не только меня с моей семьей. Даже с теми, кто нас окружает, мы все стали гораздо ближе.
Н.Х.: Свечи вокруг вас — ваша тема? Вас это успокаивает?
Э.М.: Неделю назад на этой полке были другие вещи — куча кубков, наград и всякого такого. Ну я и подумал, что какой-то выпендреж получается, поэтому убрал все это и водрузил свечи. Сейчас смотрится не как выпендреж. Теперь тут как в церкви.
Н.Х.: Давайте поговорим о «Полицейском из БеверлиХиллз — 4». Режиссеры фильма — бельгийскомарокканский дуэт Адиль Эль Арби и Билалл Фалла. Я бы хотела спросить, как прошла ваша первая встреча с ними и удивили ли они вас тогда чемнибудь.
Э.М.: Когда я с ними познакомился, они мне показались суперумными, а их молодая энергия просто поразила меня. Мы, кстати, встретились, чтобы обсудить «Полицейского из Беверли-Хиллз — 4» еще до того, как они сняли «Плохие парни навсегда». А когда они сделали «Плохих парней», я понял, что они как раз то, что надо! Да, они очень умные, талантливые и энергичные ребята.
Н.Х.: В этом фильме вы творчески переосмысливаете своего, так сказать, старого приятеля. Как изменился ваш аппетит к переосмыслению ваших старых персонажей, скажем, из «Полицейского из БеверлиХиллз» или «Чокнутого профессора»? Мне кажется, вы единственный актер, сыгравший столько культовых киногероев, что следующие пару столетий можно было бы потратить только на съемку сиквелов.
Э.М.: Да, я уже снял немало сиквелов. Я уже привык делать это, так что переосмысление персонажа для меня — обычное дело и достаточно легкое занятие. Просто еще один день на работе, так сказать.
Н.Х.: Я бы хотела поменять тему и поговорить об одном из ваших будущих фильмов — «Тройняшки», который, по информации интернетбазы кинофильмов, сейчас на стадии подготовки к съемкам. Что этот фильм для вас значит?
Э.М.: «Тройняшки» сейчас в абсолютно зачаточном состоянии, поскольку мы еще только думаем о том, каким будет сценарий. Так что это дело очень далекого будущего.
Н.Х.: Оглядываясь на свои достижения на поприще актера, комика, певца, продюсера, филантропа и отца семейства, чем вы гордитесь в самую первую очередь?
Э.М.: Моими детьми. У меня их десятеро, и все они — хорошие ребята, и к тому же умные. Вот что я считаю своим самым большим достижением и наследием — моих детей.
Н.Х.: В обоих фильмах вы создали образы принца Акима, Соула и парикмахера. Как вы их придумали? Встречали ли вы подобные типажи в вашей жизни или они чистый вымысел?
Э.М.: Парикмахерская в бедном районе города — место, куда люди приходят, чтобы поговорить о политике и рассказать о том, что происходит «на районе», и это всегда бывает очень забавно. Я просто вырос в этой среде, и мои персонажи родом именно оттуда.
Н.Х.: А принц Аким?
Э.М.: У принца Акима была предыстория из моей жизни. Мне тогда было 25 лет, и я только что расстался со своей девушкой. На экране я появился совсем недавно и только-только начинал приобретать известность. Во время одного турне у меня состоялся разговор о том, как было бы здорово встречаться с девушкой, которая бы не знала, кто я такой. Вот откуда возникла идея.
Н.Х.: Ваша жена родом из австралийского города Перт. А вы сами бывали в Австралии и, если да, каковы ваши впечатления от этой страны?
Э.М.: В Австралии я еще не бывал, но когда-нибудь побываю, поскольку, да, Пэйдж — австралийка.
Н.Х.: Она кормит вас насильно «Веджемайтом»? Привнесла ли она в вашу семью чтонибудь австралийское?
Э.М.: Она не кормит меня насильно «Веджемайтом». Эта штука для меня слишком острая (смеется), но мои дети просто растут на этом продукте. Они очень
любят «Веджемайт» и постоянно его едят.
Н.Х.: Ох уж эти дети! Сколько из них уже проявили желание пойти по вашим стопам?
Э.М.: Многие мои дети занимаются разными видами искусства. Три дочери и трое сыновей интересуются актерским ремеслом, а одна дочь пишет картины, так что, да, творчество — наш, можно сказать, семейный бизнес. Если папа претендует на любовь к искусству и его понимание, то и дети, конечно же, растут в художественной обстановке, и некоторые уже вполне себе художники.
Н.Х.: В 80е годы, как только на экраны выходил фильм с Эдди Мёрфи, мы тут же бежали его смотреть. Когда бы и где бы вы ни появлялись, все хотели вас увидеть. Мы и знать не знали, что тогда был недостаток афроамериканских фильмов и мало разнообразия. Теперь мир изменился. Повашему, теперь стало больше талантливых актеровафроамериканцев, из которых вы можете выбирать? Насколько изменилась ситуация в этом отношении?
Э.М.: Я снимаю кино уже сорок лет, и отбоя от желающих работать со мной не было никогда. И талантов, из которых можно выбирать, было много всегда. Я создаю весьма разнообразные фильмы, и мало у кого из афроамериканских актеров есть аудитория по всему миру, как у меня. Большинство фильмов, созданных афроамериканцами, не имеют успеха за пределами США. А темы моих фильмов общечеловеческие, поэтому, если они нравятся американцам, то нравятся и всему остальному миру. С тех пор, как «Полицейский из Беверли-Хиллз» вышел на экраны, это не меняется. Если фильм имеет успех в Штатах, то имеет успех и за границей. Когда у меня что-то получается хорошо, то получается хорошо во всех моих фильмах.
Н.Х.: Так чего же не хватает афроамериканским фильмам? Почему, в отличие от ваших, они не имеют успеха по всему миру?
Э.М.: Дело тут не в том, что им чего-то не хватает. Дело в том, что именно мы рассказываем. В истории афроамериканцев, и я ни в коем случае не порочу нас, есть немало темных пятен, то есть случаев социальной несправедливости, массовых беспорядков, политических конфликтов и других неприглядных вещей. Многие афроамериканцы после первых успехов в жизни в итоге оказывались у разбитого корыта. Это все очень тяжело. И когда мы показываем это в кино, то лишаем его присущей ему функции отдушины — убежища, спасающего от тяжелой реальности. Очень часто такие тяжелые темы не находят отклика в мире. Скажем, мы показываем некое местное явление, например Движение за гражданские права чернокожих американцев, но на другой стороне планеты, в Японии или Италии, людям начхать на это движение. У них там свои проблемы. Поэтому, чтобы наши фильмы привлекали зрителей по всему миру, в них должны быть темы, созвучные всем людям. Многие же из наших, показывая наши проблемы, не осознают, что это сугубо местная специфика. Так что дело не в том, что мир не хочет смотреть наше кино. Просто людям нужны созвучные им истории.
Н.Х.: Однако до сих пор наблюдается недостаток репрезентативности, или, другими словами, нехватка разнообразия, верно?
Э.М.: Ох, да уж! И, вы знаете, это продолжается многие годы, причем это касается не только афроамериканцев, но также и представителей разных меньшинств и женщин. Кино, знаете ли, всегда было делом белых парней. Они тут всем заправляют. Однако, сказав это, я должен отметить, что никогда не был потерпевшей стороной. У меня есть свое маленькое пространство, которое я создал упорным трудом, и теперь имею возможность делать такое кино, какое хочу. И знаете, когда мои фильмы имеют успех в Штатах, они имеют успех и по всему миру. Но только я один имею зрителей во всех странах, а не длинный список афроамериканских актеров. В большинстве случаев вы, друзья, не смотрите афроамериканские фильмы.
Н.Х.: Кто или что вас смешит? Особенно сейчас, в условиях длительного карантина, что тешит ваше чувство юмора?
Э.М.: Вы знаете, я хоть и юморной, но не большой знаток юмора. Юмор теперь на каждом шагу. Постоянно появляются новые комики. Во времена моей молодости можно было собрать коллекцию самых модных записей и телепередач за последнюю неделю и успеть все посмотреть. А сейчас в жанре комедии выступает так много народу, причем они никогда не снимались в телешоу или фильмах, но собирают на свои выступления такие залы, как Мэдисон-сквер-гарден, и зарабатывают за год миллионов по двадцать. Так много всего, и я частенько удивляюсь: «А кто такой этот парень, что собирает целый Гарден?» А так-то я очень смешливый, и знаете, что меня больше всего смешит? Это шоу под названием «Нелепость». Просто великолепный способ на полчаса забыться и ни о чем не думать.
Н.Х.: А какое у вас чувство юмора в реальной жизни? Такое же, как и в ваших фильмах?
Э.М.: На экране я играю экстравертов, а в реальной жизни я все же больше интроверт.
Н.Х.: А политика вас смешит?
Э.М.: Политика? Я, вообще-то, никогда особо не интересовался политикой, пока четыре года назад не начал смотреть это шоу. Смешит ли она меня? Большого хохота она у меня никогда не вызывала, но кое-что смешное мне на глаза действительно попадалось. Политика — целая вселенная, смешная, страшная, странная и всегда разная. Она похожа на фильм, в котором есть абсолютно все на свете.
Н.Х.: Придерживаетесь ли вы какойто особой диеты?
Э.М.: Нет, никакой особой диеты или чего-то такого у меня нет. Уж если что и есть, так это просто гены. Мне кажется, комики стареют не как все остальные, потому что мы очень много смеемся. Видимо, все дело в смехе. Вы знаете, раз или два в неделю я ухохатываюсь до слез на глазах и до колик в животе. У многих не бывает такого годами. Кое-кто из моих одноклассников-погодков выглядит гораздо старше меня. Может быть, они просто недостаточно смеются. У меня только такое объяснение.
Н.Х.: Вы понимали, начиная это делать в таком молодом возрасте, что это способ сломать барьеры? Знали ли вы об этом тогда?
Э.М.: Нет. Сначала я просто это делал. Не было никакого плана, и я даже и не думал об этом таким образом. Я просто дозрел, что ли, до того, кем являюсь теперь.
Н.Х.: Глядя на вас, люди видят звезду и историю блистательного успеха
в жизни. Между тем ваши родственники и друзья испытали в своей жизни и совсем другие вещи. Как это влияет на вас?
Э.М.: Скажем так: то, что я не сталкивался по-крупному с расизмом в моей профессии, никак не означает, что в Голливуд я попал прямиком с небес. Я, знаете ли, все-таки чернокожий. Я родился в Америке и прошел через то же самое, через что проходят все. Если же говорить конкретно о моей творческой карьере, то для меня как актера, режиссера и комика моя расовая принадлежность проблемой никогда не становилась. У меня ни с кем и никогда не возникало расовых конфликтов или чего-то подобного. Но будучи афроамериканцем, невозможно не столкнуться с этим дерьмом, поднимающим голову в нашей стране. И рано или поздно так или иначе приходится пройти через такой конфликт. И я здесь не исключение. Мне тоже перепадало испытать в социальном плане то, что выпадало на долю моих друзей и родственников.
