Оперный театр в воображении современного человека — это что‑то громоздкое, реликтовое, имперское с портретами основателей на стенах. Опере должно быть лет сто, по меньшей мере, чтобы она вызывала священный трепет. Но, когда попадаешь в театр «Геликон-Опера», которому 10 апреля 2017 года будет всего 27 лет и которым руководит основатель, оказываешься в зазеркалье привычных представлений, потому что Дмитрию Бертману удалось вернуть опере легкость, азарт, молодость. И мы гордимся тем, что Дмитрий Александрович написал в зимний номер журнала колонку об этом невероятно редком опыте — рождении собственного театра из мечты, страсти и отваги.
Все люди, посланные нам, — это наше отражение. И посланы они для того, чтобы мы, смотря на этих людей, исправляли свои ошибки, и, когда мы их исправляем, эти люди либо тоже меняются, либо уходят из нашей жизни
(Борис Пастернак)
Тема отражений безгранична, и рассуждать об отражениях можно бесконечно, даже не вспоминая платоновский Эйдос, борхесовский лабиринт или зеркала Тарковского. Что до меня, то со мной все просто: я в самом юном возрасте попал в театр.
Катерина БернякГлавной встречей в жизни (а встреч с великими и необыкновенными людьми в моей жизни было очень много, и, хвала Господу, часть из них дарила меня своей дружбой и поддержкой) для меня стала встреча с театром. Если попытаться выделить главное, театр — это место, где создается новая реальность, причем самыми простыми и доступными способами — посредством человеческого духа. В этом заключено великое, неуловимое и необъяснимое чудо. Поймать его в ловушку слов — задача непосильная для человека, но я почувствовал дыхание этого чуда с самых первых встреч с театром.
Совсем еще маленьким мальчиком я ощутил эту невероятную вибрацию преображения и любви и был покорен ею раз и навсегда. Это была, конечно, любовь с первого взгляда, которая и определила всю мою дальнейшую судьбу. Она была так велика, что не отпускала меня ни на секунду. Я рос в театре, рос с театром, и судьба дарила мне удивительные встречи и удивительные возможности, так что вполне логичным, хотя и невероятным шагом с моей стороны было начать строительство своего театра. Театр был во мне — и от макета игрушечных декораций под диваном незаметно перешел во взрослую реальность.
Театр «Геликон»
Оглядываясь сейчас назад в прошлое, я понимаю, насколько абсурдным, самоотверженным и даже наглым было решение о начале этого строительства. Но любовь человека не спрашивает, и мы просто делаем то, что не можем не делать. Такой была и моя ситуация.
Опера и сегодня остается одной из вершин всего того, что человечеству удалось накопить в своей творческой копилке. Стоит ли удивляться, что мы начали строить театр именно оперный! Эта музыка, это волшебное пространство, отражающее мир реальный и создающее при этом мир свой, ни в чем реальному не уступающий, а во многом его превосходящий и подчиняющийся неизбежным правилам гармонии, владели моим сердцем с самого раннего детства… Строительство это было поначалу нематериальным, план создавался из смутных желаний, неутоленных потребностей и понимания того, что при всем величии чужие воплощения не удовлетворяют меня полностью, и неизбежностью становилось создание воплощения своего.
Как это ни удивительно, все получилось, и шаг за шагом мы создали свой «Геликон», который быстро прогремел на всю столицу. Пусть это будет нескромно, но я до сих пор уверен, что громкая слава нашего театра в первые годы его существования целиком заслужена, ведь никто не делал такой оперы, какую делали мы: свободной, горячей и непричесанной, с ограниченным набором средств выражения, но в сочетании с нашими стремлениями и любовью, позволявшим нам создавать что‑то абсолютно новое и неожиданное.
Я помню каждого из тех, с кем мы начинали, я помню всех, кто нам помогал, и помню каждый миг и каждый шаг на этом нелегком, зачастую трагическом, но столь благодарном и светоносном пути. Как будто передо мной — огромная телефонная книга, а на каждую букву алфавита — целый список важных для меня людей.
Многие из них уже ушли, но, как у Мандельштама: «У меня еще есть адреса, По которым найду мертвецов голоса», — я продолжаю с ними общаться, я слышу голоса этих великих людей.
Потом мы становились взрослее, к строительству нематериальному добавлялись процессы совсем уж земного характера. Мой театр рос, становился на ноги, обретал свои особые черты и обзаводился будущим, которое наступало и ставило перед нами новые, еще более сложные задачи, а за спиной сияющими вехами оставались наши спектакли, мои маленькие, поющие и хулиганящие дети, с которыми в итоге я объездил весь мир.
А потом строительство театра приобрело форму самую что ни на есть материальную — наше легендарное здание требовало не просто ремонта, и новые встречи (новые отражения, можно сказать), или любовь уже других к тому, что мы делаем, позволили нам это строительство не только начать, но пережить и закончить его.
И теперь я пишу эти строки, сидя в своем театре на одной из самых прекрасных и самых любимых улиц одного из лучших городов на Земле. И театр у нас получился такой, за который не стыдно абсолютно во всех отношениях, начиная от особого геликоновского духа и заканчивая тем, какой машинерией наполнено наше закулисье и как отделан наш фасад. Ещё Немирович-Данченко говорил, что театр — это зеркало жизни. Я часто говорю своим ученикам: театр отражает все, что происходит в жизни. Так и получилось, что «Геликон» стал отражением и моей жизни, и жизни нашего общества, и жизни многих людей, с ним связанных.
Мне часто приходилось слышать: никто не знает настоящего Бертмана, очень уж он разный, слишком уж сильно отличается Бертман-режиссер от Бертмана-преподавателя, Бертман-сын — от Бертмана-руководителя театра, а Бертман-друг — от Бертмана-государственного человека. Но на самом деле увидеть настоящего Бертмана очень просто. Эпиграфом к этому эссе не случайно стали слова Пастернака — поэты не врут, в стихах невозможно врать, вот и настоящий Бертман прекрасно виден в каждом из своих спектаклей и даже приглядываться особо не надо, ведь самое ясное и чистое отражение — это отражение нашей любви.
