В начале двухтысячных маркетологи музыкальной индустрии выяснили, что музыкальные вкусы формируются к 14 годам и больше не меняются на протяжении жизни. В более зрелом возрасте можно полюбить классическую музыку или оперу, но лишь при условии, что ты слышал ее в детстве. В этом секрет долгожительства хитов, они уходят только вместе с полюбившим их поколением. «Шанхай Блюз», например, будет жить еще долго-долго. Хотя об этом Евгений Маргулис ничего не сказал.
Однажды за семейным столом бабушка четко определила мою судьбу. Так как я носитель еврейской фамилии, я, конечно же, стану хорошим врачом, когда я стану известным хорошим врачом, меня, конечно же, посадят. Повод я всегда им смогу дать, зная мой характер. А вот в тюрьме самый важный человек кто? Доктор! Вот там я и пригожусь и буду иметь успех.
Моя бабушка хотела для меня того, чего мы все хотим для своих детей, чтобы они остались невредимы в любых условиях. При этом мы опираемся на свой опыт, на свое понимание жизни. Бабушка все время держала включенной радиоточку — страшный репродуктор висел на стене, теперь таких не осталось, да и вообще проводного радио наверное ни у кого уже давно нет. Она боялась пропустить сообщение, что началась война.
В какой‑то момент дети стараются выполнить программу, которую для них придумывают взрослые. Но жизнь устроена сложнее чем кажется, и все может перевернуться от одного какого‑то толчка.
Я часто жил у бабушки и слушал постоянно советские песни, которые неслись из репродуктора. Мне они не нравились. У отца был радиоприемник, и можно было ловить другую музыку. Среди общеизвестных частот была частота, которая постоянно глушилась в СССР, «Голос Америки», там была программа Jazz Hour, где я и услышал впервые Beatles и понял: я хочу стать Beatles.
А сейчас в автомобиле я слушаю радио. Музыку не слушаю, потому что все радиостанции похожи друг на друга, а какую‑то восхитительную брехню слушаю всегда, когда езжу. За границей слушаю только советскую музыку — я обычно накачиваю часов пятнадцать музыки 50‑х, наверное, 60‑х годов, «Кино», какие‑то дурацкие песни там, Бунчиков, Нечаев. Потому что когда ты путешествуешь за границей на автомобиле, то меняются провинции, меняется волна. А искать противно, ну и музыка одна и та же. А среди этого «совка» попадаются такие восхитительные песни, которые мы не знали, потому что в какой‑то момент, мы отказались от нашей музыки. Мы не любили ни Родину, ни музыку, а сейчас все возвращается. Я с удовольствием слушаю советские песни.
В шестидесятые, да и позже, мы всегда смотрели на Запад. Вот наша школа, она как раз плодила таких вот чудесных негодяев. Я уже об этом где‑то рассказывал, что мне страшно повезло, и мои одноклассники обычно на лето уезжали кто куда. Я уезжал в Холщёвики либо в пионерский лагерь «Снегири», и вот первого сентября я мог представить только комариные укусы, а они и пластиночки, и газеты, там «Новое русское слово», так как всё‑таки дипработники, их никто не досматривал. Весь вред: вся антисоветская литература и музыка — проходили через их руки.
Все были счастливы, да, мне лично джинсы привёз мой одноклассник, с которым я до сих пор общаюсь, Валерка Черевков. Он был японист, его папа был корреспондентом «Правды» в Токио. Я помню, что первые джинсы под названием «Big John» я купил за 1 рубль 17 копеек, сэкономленные на школьных завтраках, и потом мы эти деньги с ним же и пропили, купив бутылку портвейна. Как он назывался я не помню, но помню, что он стоил 1 рубль 2 копейки, а на 15 копеек мы купили какой‑то колбасы полкило.
Место, время, люди — это многое определяет. Если б я родился где‑нибудь в Бутово либо в Капотне… Черт его знает, не сравнишь.
Я недавно посмотрел чудесный фильм, который посвящён «Motörhead», Лемми Килмистеру, и он сказал замечательную фразу: «Ты всё равно будешь любить только ту музыку, которая тебя зацепила в детстве».
И вот в этом фильме был один сюжет, где он ходит по здоровенному магазину, покупает пластинки. Покупает пластинки именно тех времён, монофонические. «The Beatles». Говорит, стерео мне не надо, я хочу именно тот моновариант.
Я помню свои детские ощущения, когда впервые услышал Александра Галича. Я не понял ни одного слова. То есть отдельные слова я понимал, а что вместе они значат — нет. Я даже запомнил песенку, которая меня поразила:
Я не чикался на курсах, не зубрил сопромат,
Я вполне в научном мире личность лишняя.
Но вот чего я усек:
Газированной водой торговал автомат,
За копейку — без сиропа, за три — с вишнею.
И такой торговал вольностью,
Что за час его весь выпили,
Стаканы наливал полностью,
А людям никакой прибыли…
И Галича беззаветно люблю до сих пор и слушаю, потому что для меня он — номер один, так как появился раньше, чем Высоцкий. Вот то же самое и Битлы, то же самое и Чабби Чекер, то же самое и Роллинг Стоунз — мои детские воспоминания. И, в принципе, глубоко наплевать, какая сейчас музыка, со мной есть то, что я беззаветно люблю.
Наша проблема в том, что мы уже пожилые люди. Естественно, мы хотим того, что было раньше. Дети у нас другие, внуки будут ещё более другими. Но появился интернет, сейчас ты можешь записать всё что угодно, записать любое произведение с любым автором, просто написав ему, и через 15 секунд после того, как твоя запись попала в интернет, стать безумно знаменитым. Время поменялось. Вот если вспомнить «Гангам стайл». Где он теперь? Слава на 15 минут, но теперь все хотят быть такими же. А у нас так не получится.
Для моего сына музыка — это просто фон. По-моему, он сразу родился математиком.
Помню, в какой‑то момент он ко мне обратился: «Пап, хочу около костра сыграть «Шанхай Блюз». На что я ему и говорю: «Ты знаешь, «Шанхай Блюз» половина народу сыграть не может, а ты хочешь её раскудрявить около костра в компании своих негодяев-друзей таких же ботаников, как и ты сам. Иди учись. Я тебя учить не буду, потому что я тебя тут же убью, но я тебе предоставлю своего приятеля, который живёт недалеко, он тебя научит играть на гитаре». И дал ему своего дружка-соседа по кличке White, Лёшку Белова. Прекрасный блюзовый гитарист, я помню, как мы в 70‑е годы продирались на концерт «Удачного приобретения» через туалет по водосточным трубам. И Данька к нему ходил где‑то полгода. Играть на гитаре он не научился, потому что в первый день сказал Белову: «Аккордов существует 274, я их все уже знаю». Он сразу понял то, что касается цифр: что такое пониженная седьмая ступень, что такое повышенная пятая ступень. Ему стало неинтересно, и с Вайтом они за мои деньги просто беседовали!
Его не интересовала музыка на самом деле. Его интересовала математика. В принципе, он прекрасно образован, он окончил 57 школу, МГУ, Бостонский университет.
Я даже не знаю, звучит у него дома музыка или нет. Представления не имею.
Иногда мне кажется, что он марсианин. Нет, конечно, он не ботан в разных ботинках. Он смешлив, он очень похож на меня, с хорошим чувством юмора, но он абсолютно другой. Ему тридцать, их поколение я называю дети «педигри пал» и «кока-колы».
Чёрт его знает! Мы были не такими. Хотя, мы и не такие, как наши родители.
