Саморефлексия общества, его лучших представителей — давняя традиция, нравственный императив, свойственный российскому обществу. Кажется, драматическое исследование мучительного компромисса, необходимого в политической деятельности, никогда не прекращалось в истории Государства Российского. Как и когда родилась политическая традиция нашей страны, чем она определяется и что определяет — рассказывает наш постоянный колумнист, российский публицист Станислав Белковский.

Традиция — это то, что переходит из поколения в поколение, от предков — к потомкам, от предшественников — к последователям, от учителей — к ученикам. На нулевом, внерациональном уровне традиция — это совокупность априорных, возникших до всякого личностного становления человека моделей восприятия мира. Сумма прирожденных принципов поведения в окружающей от рождения действительности. На первом, рациональном уровне традиция — хаотическая система ритуалов, привычек, общественных, семейных, бытовых правил.

Традиция выше личности, и в этом плане она относится к сфере коллективного бессознательного. Человек следует традиции не потому, что он сам так решил, а потому, что его направляет священный зов, чей звук он унаследовал из неотменимого прошлого. Традиция всегда относится к некоей общности: цивилизации, нации, профессиональному цеху. И может ассоциироваться с такой общностью до стадии смешения. Стало быть, сама жизнь, существование общности связаны с традицией и во многом обусловлены ею. Как правильно говорил и писал консервативный философ и дипломат XVIII–XIX веков Жозеф де Местр, Великая французская революция свершилась потому, что третье сословие сошлось с мыслителями Просвещения в неприятии традиции и ее отторжении. Иван Алексеевич Бунин заметил, что страшная русская революция стала почти неизбежной в тот момент, когда образованные люди стали говорить «отнюдь» вместо «отнюдь нет». Любая не волшебная сказка о традиции может иметь такой, например, сюжет: многовековой цех сапожников разорился и рухнул потому, что его очередной старшина, будучи приверженцем здорового образа жизни, перестал, вопреки веками сложенному укладу, выпивать рюмку анисового пастиса ровно в восемь утра по местному времени.

У всякой традиции есть основоположник. Но в момент воплощения они не приходят на ум — как минимум сразу. Традиция анонимна, как донос, и абстрактна, как вексель. Это значит, что человек, следующий традиции, не ассоциирует ее ни с какими отцами-основателями. Основа легитимности традиции для ее последователя-носителя — она сама. Внешние субъекты — в прошлом ли, в настоящем ли — здесь не требуются и не приходят на традиционно выстроенный ум.

Российская политическая традиция определяет природу и облик нашей прежне-нынешней государственности, равно как и системы отношений «государство — общество», «государство — человек». Она формировалась в основных чертах и свойствах своих с XIII века. Ее первоучитель и прародитель — Чингисхан, урожденный Темуджин. Сам он был безграмотен, «не разжевал даже азбуки соль». В младые годы прошел участь раба-колодника. До известных времен жизни будущий повелитель Вселенной вообще не знал, что такое государство и чем спаяны его несущие конструкции. Потому в соответствии с принципом гиперкомпенсации Чингисхан, воцарившись на всемонгольском престоле, стал уделять повышенное внимание становлению и развитию бюрократии. Покорив самое интеллигентное монгольское племя тех эпох — найманов, он взял у побежденных поистине волшебный предмет — тамгу, она же печать. Верить можно только бумаге с печатью — понял великий тиран. Отсюда такое повышенное уважение к тамге в России — на Западе печать бывает нужна очень редко; как правило, достаточно подписи ответственного лица, каковая сама себе и есть печать. Бюрократию же мегадиктатор создавал в основном по китайским образцам с помощью своего премудрейшего советника, бывшего китайского чиновника Елюй Чу-Цая. Так что когда монгольская милость излилась через темуджинова внука

Батыя — Бату-хана — на Киевскую и Владимирскую Русь, перешедшие под власть Великой Империи, началось реальное строительство государственности, которую мы имеем честь наблюдать в основах ее до сих пор.

Монгольская империя с сотней капель китайского соуса транслировала основные представления о природе государственных вещей. Смыслом существования государства должна быть война. Если нет войны, ее надо выдумать, потому что в условиях затяжного мира, рождающего всеобщую расслабленность, скелет государства станет фарфорово-хрупким, а фундамент — студенисто-зыбким. Задачей государства определялось воспроизводство бюрократии. Если бюрократия не крепнет, не растет и не ширится, власть в перспективе утратит контроль над страной как объектом управления. Этого допустить было нельзя. Народ не рассматривался как субъект политики и истории — только как совокупность государственных подданных. С этими подданными, чтобы они не вышли из берегов беспрекословного повиновения, необходимо обращаться с предельно возможной жестокостью. Впрочем, время от времени их нужно было и жалеть, подбрасывая куски несгораемого мяса. Ведь если не государство, то кто пожалеет измученных им же людей?

С такими примерно глубинными представлениями о предмете мы проползли через Московское царство, Российскую империю и Советский Союз к середине первой трети XXI века. Это и есть наша традиция, которую можно назвать московской, поскольку кристаллизовалась она в Москве, исторически возвысившейся за счет сотрудничества с монгольским завоевателем.

Московская традиция предполагает оккупационную логику: власть — это завоеватель-победитель по отношению к своему покоренному-побежденному населению. А оккупированный народ — как бы формально родной, но фактически это не важно — многого банально не заслуживает. Например, правды. Гнать можно любую пургу, лишь бы она отвечала интересам правящей элиты — а эти съедят все. Еще пример из жизни нашего хана-отца. В феврале 1220 года Чингисхан, вторгнувшись в могущественный тогда Хорезм, осадил благородную Бухару. Население Бухары превосходило по численности все войско монгольского суперхана. Обороняться можно было долго. Но великий хан предложил осажденному городу сдаться — в обмен на полные и достоверные гарантии безопасности. Бухара сдалась. Твердо выполняя гарантии, монголы часть склонившихся перед ними жителей уничтожили, оставшихся — угнали в рабство. Без дальнейших комментариев.

Можно ли изменить, больше того — повернуть и перевернуть базовую государственно-политическую традицию? Можно. Опыт разных других стран — от Франции и Германии до Японии и Южной Кореи — это подтверждает. Но это смогут свершить только люди и силы, готовые и способные предложить и воплотить новую, иную традицию. Реформы 1990 годов в РФ в конечном счете потерпели неудачу из-за того, что альтернативной традиции так и не возникло. Никто и не думал ее формулировать и созидать.

Но есть что-то в нас, что умирает позже любой традиции. Это надежда. Бог даст, еще поживем.