В 1970 году математик Джон Конвей придумал игру Conway's Game of Life. В пустой клетке зарождается жизнь, а одиночество и перенаселенность ее отнимают; бесконечно движутся по эмуляции поверхности — тору — только сбалансированные объединения. Подобно шарикам из игры автора «Гипотезы чудовищного вздора», движутся звенья в цепочке механизма, дурачащего людей. Кажется, именно так видит работу фейкового рынка «постправды» наш постоянный колумнист, публицист и литературный критик Вадим Ветерков.

Апрель 2017, Санкт-Петербург. Высокий бородатый человек в каляпуше заходит в вагон метро. Худое лицо, с которого Жером мог бы писать дервиша, сосредоточенно. Спустя какое‑то время вагон метро разносит взрывом. Это не тот вагон, в котором ехал бородатый человек.

Теракт в Санкт-Петербурге заберет 14 жизней, еще 62 человека будут ранены. То, что Андрей Никитин (тот самый, с бородой), попавший в СМИ и соцсети с заголовками «Террорист, который взорвал метро», невиновен, конечно, будет установлено. Но к этому моменту Никитин будет уволен с работы, от его репутации не останется ничего. У опубликовавших его фотографию СМИ и блогеров останутся их подписчики.

Март 2018, Кемерово. Подходы к торговому центру «Зимняя вишня» перекрыты, стоят пожарные машины и кареты скорой помощи. Губернатор на месте случившегося отсутствует. На улицах начинают собираться люди. Украинский пранкер Вольнов начинает обзванивать морги и, представляясь сотрудником регио­нального министерства по чрезвычайным ситуациям, спрашивает, есть ли места для трупов. По его словам, их число приближается к трем сотням. Сообщение подхватывают российские блогеры. Их аудитория растет. В городе начинается паника.

Полтора года назад в Кемерове, в торговом центре, заживо сгорело 60 человек, из них 37 — дети. Прежде чем сообщение о сотнях погибших опровергнут, оно будет растиражировано на многомиллионную аудиторию. Ни один из блогеров, распространявших информацию, не будет привлечен к ответственности. Аудитория у многих увеличится. Последнее окажется полезным при выставлении ценника предвыборным штабам, работавшим в том году.

И так далее, и так далее. Список фейков и их бенефициаров можно обновлять ежемесячно и обнаружить только лишь их нелинейный рост. Массовые отравления радиацией в Архангельске, поедание крыс в Москве, ограничение продажи лекарств, поджоги лесов китайскими шпионами — число фейков с миллион­ной аудиторией давно перевалило за десятки.

Причины таких охватов на поверхности. Для существования фейка нужна инфраструктура распространения. Еще Орсон Уэллс на заре революции СМИ со своей радиопостановкой «Войны миров» едва не пустил по миру репутацию CBS, заваленную исками о возмещении морального вреда после того, как режиссер под видом профессора Пирсона описал в прямом эфире разрушительные последствия вторжения марсиан. Но ни CBS, ни тем более Уэллс не ставили дезинформацию населения на поток, стабильно приносящий прибыль. Фейк не является привычной нам ложью. Лжи обычно не хватает либо масштаба, либо живучести, либо устойчивости. О фейке же мои коллеги говорят, что он «не соответствующая действительности информация, которая, тем не менее, обладает высокой степенью распространения и тиражирования». Фейк — это в первую очередь коммерческий продукт, который, как правило, так или иначе приносит доход не только его создателю. Фейки образуют целую индустрию, похожую на индустрию вокруг продукции компании Apple. Так же, как производителям чехлов и программного обеспечения выгодно существование американского IT-гиганта, поставщикам контента выгодны фейки, увеличивающие их аудиторию. А так как понятие СМИ сегодня предельно размыто, то на профессиональную этику надежды мало. Меры же государства встречаются в штыки как очередная попытка ограничить свободу слова.

Секрет распространения и тиражирования хорошего фейка в том, что он выглядит поразительно правдоподобно, настолько правдоподобно, что не требует никаких доказательств, ведь «всем и так все понятно». Так фейк начинает жить по законам пространства «постправды».

Многие мифологические персонажи, связанные с ложью и иллюзиями, ходят парами: Фобос и Деймос, Гипнос и Танатос, Фосфор и Геспер. Пару фейку составляет постправда. Когда во время президентской кампании Барака Обамы нобелевский лауреат Пол Кругман ввел этот термин в оборот как ситуацию, когда факты уступают по степени своей значимости общей уверенности аудитории в мнимом положении дел, он описал новую медиареальность, а не частный политтехнологический случай. Постправда содержит больше лжи так же, как и фейк, поскольку так же, как и фейк, постправда включает в себя ложь. Но это ложь, выгодная значительно большему числу людей, чем одному конкретному мистификатору или даже тайной (или нет) группе с их мрачными умыслами.

Эрик Хобсбаум в одной из своих последних работ, «Ретротопии», говорил о повальном увлечении мира прошлым. Но не настоящим прошлым, а приобретенным и отретушированным. Причем увлечение это настолько велико, что предложенные этим несуществующим прошлым решения становятся политическими платформами, обсуждаются в кабинетах и залах парламентов. Например, как это происходит с никогда не существовавшими, но устойчиво сохраняющимися мифами о самых лучших в мире советских медицине и образовании, фата-моргане, к которой призывают вернуться как к идеалу. Не стоит путать это увлечение с невинным романтизмом XIX века, когда дети и внуки промышленной революции опирались, как на костыли, на романы сэра Вальтера Скотта или сказки братьев Гримм. Никто не пытался принимать решения о реформировании национальной экономики на основании экономико-политических идей персонажей «Айвенго» или выстраивать новую модель межнациональных отношений на основании сложной химии между Регином и Сигурдом. Явления вроде ретротопий, выдуманных, но настолько очевидных, что не требуют доказательств общественных помутнений, — это тоже в какой‑то степени часть феномена постправды.

Индустрия анонимных телеграм-каналов процветает. Никому нет дела, ведет ли обрюзгшая светская львица канал ее имени сама или это делают совершенно сторонние люди, присвоившие ее образ. Достаточно того, что персонаж выглядит правдоподобно. Для управления общественным мнением СМИ и технологи создали огромную номенклатуру шаблонов: от манеры речи до манеры одеваться. В результате те, кто использовал эти шаблоны, оказались в ловушке: комплект шаблонов может быть скопирован и дискредитирован. Вот либеральный политик A: он молод, выступает за свободу, носит кроссовки от Bikkembergs и ругает власть. А вот  либеральный политик Б: он молод, выступает за свободу, носит кроссовки от Bikkembergs, ругает власть и ест детей. Можно допустить, что этим занимается и А, если, черт возьми, это вообще не один и тот же человек.

Информация течет без разрыва, подобно воде, смывая несущественное. Кооптированные копии авторитетов создают контент, достоверный уже благодаря тому, что его производит или распространяет правдоподобная копия авторитетного автора. Этот контент может иметь огромное политическое или экономическое значение, и никому нет дела до его проверки.

Несмотря на кажущуюся, в духе Бодрийяра, апокалиптичность происходящего, катастрофы не предвещается. Старое, списанное интеллектуалами Левиафан-государство ограничивает индустрию произ­водства фейков в экономике постправды так же, как оно ограничивало всю историю прибыльные предприятия: торговлю кофе и луковицами тюльпанов, работорговлю и обращение гибридных ценных бумаг. Не только в Китае или Египте, но и в Германии. Тем временем гражданский дух просыпается в потребителе информации, и он все более скептически относится к сообщениям, получаемым по рассылке в мессенджере, пусть иногда и в ущерб проверенным источникам.

В целом изживание постправды проходит болезненно, но уверенно. Редко какое экономически выгодное предприятие можно изжить быстро и до конца, но многие из наиболее аморальных человечество, по крайней мере, вывело за границы моральности и борется с ними. Новые технологии со всеми их благами несут и новые вызовы. Так, как когда‑то появился рынок оружия или наркорынок, теперь появился рынок фейков. Бороться с ним нужно, даже если окончательная победа, может, и не будет когда‑нибудь достигнута. Главное, не закрывать глаза на его существование.