Она рассказывает о боли и смеется. Она любит сказку «Питер Пен и Венди», потому что у нее не было детства. Но все несостоявшиеся мечты можно исполнить сейчас. Оказывается, даже дети бывают мужественными. «С этим можно жить», — уверена наш новый колумнист.
Ты маленький ребенок, уверенный в том, что мир — ровный и ты сама тоже. Потом приходят люди в белых халатах и говорят, что есть искривление. Нужно поменять баланс — компас неисправен. На тебя надевают жесткую и неудобную, привлекающую много внимания вещь. Ты честно носишь ее, это твоя обязанность, долг перед мамой и теми, кто помогал в этой истории. Со временем ты привыкаешь к своему панцирю, он ощущается как защита, даже греет зимой. Проходит десять лет, и снова страшно: его нужно снять — закончилось лечение. Ты как улитка без домика или черепаха без панциря, ты слишком открыта, уязвима и растеряна.
По ночам была боль — с корсетом и без. Но она была ничем по сравнению с дискомфортом душевным, психологическим. Быть не такой, как все, в юности — это вызов судьбы: как скрыть корсет, чтобы не увидели одноклассники, как избежать вопросов и неприязни со стороны друзей. Одежда оверсайз в стиле Ce ′line, непрозрачные ткани, миллион прозвищ: железная леди, тортилла, iron man, терминатор.
Рядом всегда была мама: она и отвезла к лучшему врачу в Словению, ее юмор и любовь научили держать удар и спокойно относиться к насмешкам. Бальные танцы и балет помогли выработать стойкость и не обращать внимания на шутки окружающих.
Школа и корсет стали испытанием, закалившим характер. Ортопедический «испанский сапог» натирает кожу, она не дышит в процессе ношения, который составляет двадцать три часа из двадцати четырех. Врачи измеряют время воздействия конструкции в синяках. Каждая корректировка еще больше сжимает тело, а давление подушек увеличивается. Ночами во сне я, не осознавая этого, сдирала с себя ненавистный корсет и отбрасывала его в сторону. Понимая, что не владею собой в эти моменты, однажды закрепила конструкцию ремнем, чтобы не справиться с процессом и не суметь все это снять. Утром мама не смогла сдержать слез при виде моих окровавленных рук — ремень был разорван, корсет снят.
Новая ступень жизни — Германия, страна, которая научила нас с этим жить, открыла другие горизонты. В России диагноз звучал как приговор, но в Европе пришлось переоценить многое. В двенадцать лет я начала серьезно осваивать языки — английский и немецкий — и вскоре мне удалось сдать экзамены на сертификат в Гёте-институте. Главный врач франкфуртской клиники был потрясен тем, как быстро мне удалось освоить литературный немецкий язык. Это было важно, потому что давало право на визу и поездки в Германию.
Четыре года подряд профессора всех клиник страны говорили о необходимости подготовки к сложнейшей операции по исправлению сколиоза. Но мама не соглашалась на штырь в спине, считая этот метод последним из возможных. Мы пошли иным путем. Нашли клинику, в которой физиотерапевты помогали делать зарядку, учить язык. С одним из них мы подружились. За семь лет мы познакомились с жителями деревни под Франкфуртом. Они отнеслись к нам с большим теплом, потому что понимали, с какой болью люди сталкиваются и зачем приезжают в их клинику.
В процессе лечения сколиоза стагнация — лучший результат. Не дать градусу увеличиваться или хотя бы замедлить прогрессирование — это тот максимум, на который мы можем претендовать. Совсем скоро будет новый этап — жизнь без корсета, время исполнить детские мечты и «хотелки».
Мне хочется, чтобы другие люди с подобными проблемами знали: с этим можно жить. Нужно любить жизнь, бороться за каждый градус искривления, радоваться новому дню и благодарить судьбу за любые испытания.
