Когда‑то казачество, ведя непрерывные войны во славу Государства Российского, несло большие потери в людях. Принимали к себе и беглых холопов, а помещикам всегда отвечали, что с Дону выдачи нет. Удивительным образом история преломилась в голове человека постсоветского пространства, считающего, что Израиль своих не выдает. Почему это не так — объясняет президент израильской русскоязычной адвокатской коллегии Эли Гервиц.

«Израиль своих не выдает» — моя «любимая» тема, потому что я уже лет пятнадцать зани­маюсь развенчиванием этого мифа. Крылатые фразы красиво звучат, но это совсем не означает, что они правильные.

Пару лет назад раздался звонок от коллеги с Украины: «Мой клиент сейчас в самолете Киев — Тель-­Авив. У него в офисе "маски-шоу", но его, к счастью, заранее предупредили, поэтому он на пути в Из­­раиль». Оказалось, однако, что гражданства у него нет. При этом опасность для общества — одна из причин, по которой в случае репатриации могут отказать в гражданстве. И уголовное прошлое сюда тоже относится. Так что нет гарантий, что все вообще получится, не говоря уже о скорости продвижения дела. И тут в разговоре происходит нечто совершенно нереальное. «Он вообще не еврей», — сообщает мне коллега. «Почему он тогда летит в Израиль?» — с изумлением спрашиваю. «А куда ж ему еще лететь? С "Израилю" выдачи нет», — слышу в ответ. Эта фраза обросла мифами и получила расширение в степени «не выдает вообще». Это неправда на двести процентов.

Своих, кроме как в Евросоюз, не выдает Франция, например. Когда два француза сбили на переходе девушку в Тель-Авиве и успели улететь до того, как стало ясно, что они сделали, Франция их не выдала. Не смогла, хотя явно хотела. Есть еще одна страна, которая «своих не выдает». Российская Федерация. И здесь возникает путаница в квадрате: во‑первых, РФ не выдает, во‑вторых, Израиль экстрадирует своих граждан в Россию, были такие прецеденты.

Зададим что в Израиле, что в России вопрос: почему не был выдан Невзлин? И ответы разделятся на две части: первая о том, что Израиль своих не выдает, а вторая о том, что это все‑таки политическое преследование. В чем реальная причина, мы не знали, пока не было вынесено решение Верховного суда Израиля. Ответчиком была из­­раильская прокуратура, а истцом — Государство Российское. Целью было выяснить, почему нет реакции на запросы об экстрадиции. И ответ суда гласил, что Россия не представила доказательств, приемлемых по израильскому праву. Могу добавить, что после моих статей исчезаю­щие с российского радара чиновники редко появляются на границе с Израилем. И хотя молва приписывает им пребывание в этом государстве, сами они явно не доверяют поговорке о том, что Израиль своих не выдает.

Есть еще один миф: Израиль экстрадирует только за «хардкорные» уголовные преступления: убийство, изнасилование и тому подобное. А за экономические или налоговые преступления не выдает. Очередное опровержение мы получили не так давно. Генеральная прокуратура Израиля обратилась в окружной суд Иерусалима с прошением объявить подлежащими экстрадиции двух израильско-французских граждан. Франция хочет отдать их под суд за то, что примерно десять лет назад они создали сеть компаний, с помощью которых увели из французского бюджета НДС больше чем на пятьдесят миллионов евро. Понятно, что наша прокуратура достаточно разбирается в своей работе для того, чтобы не идти в суд с заведомо безнадежными делами.

Значит ли это, что всем гражданам России, живущим в Израиле и опасающимся уголовного преследования в налоговом или корпоративном контексте в России, стоит уже сегодня начинать сушить сухари? Нет, конечно, не значит, потому что экстрадиционный процесс многоступенчатый и сложный. Для того чтобы человека посадили в самолет и экстрадировали, министр юстиции должен подписать соответствующий ордер. В истории Израиля и России уже был прецедент, когда министр такой ордер подписать отказался. До этого решение, что человек подлежит экстрадиции, должен вынести окружной суд. В подав­ляющем большинстве случаев эти решения окружного суда опротестовываются в Верховном суде проигравшей стороной — прокуратурой или ответчиком. До этого прокуратура должна решить, что представленных страной-просителем доказательств достаточно для того, чтобы инициировать процесс. Что самое важное: прокуратура страны-просительницы должна эти самые доказательства собрать, перевести, желательно на иврит, привести в соответствие с базовыми принципами израильской правовой системы, которые могут сильно отличаться от российских.

Поэтому процессы об экстрадиции убийц, насильников и торговцев наркотиками, которые Россия инициирует в Израиле и которые заканчиваются в подав­ляющем большинстве случаев экстрадицией, были, есть и будут. А вот касательно процессов экстрадиции по экономическим преступлениям я не знаю ни одного судебного решения, которое постановило бы выдворить за экономическое преступление в Россию.

Более того, мне не известен ни один прецедент, когда прокуратура инициировала подобное обращение в суд. Просто потому, что для того, чтобы обвинить человека в убийстве, нужен всего лишь труп. Для того, чтобы обвинить человека в изнасиловании, нужны всего лишь показания потерпевшей. А вот для того чтобы обвинить человека в злоупотреблении служебным положением, полагаю, что желательно довести до сведения израиль­ского суда весь правовой массив корпоративного права Российской Федерации и весь массив документации конкретной корпорации или холдинга, на службе которых человек, по мнению российской прокуратуры, и превысил свои полномочия.

Конечно, это не значит, что такое прошение никогда не будет подано. Кто‑то, очевидно, станет в этом плане первым. Наверное, для адвоката с меркантильной точки зрения правильно напугать клиента — дрожащими руками чеки выписываются легче. Мы этого, понятно, не делаем. Бог миловал нас от клиентов, которые считают себя группой риска по экстрадиции за убийство, изнасилование или торговлю наркотиками. Если же речь идет об обычных бизнесменах, то мы доводим до их сведения пока приятную нулевую статистику экстрадиции в Россию по «экономике».

В этот момент клиенты делятся на две категории. Одна часть, приняв во внимание эту статистику, успокаивается, и на этом все заканчивается. Другая часть, более обеспеченная, готовит то, что мы называем «экстрадиционным скафандром».

Суть в том, что дела по экстрадиции имеют одну очень противную особенность. В американских фильмах на поруки до внесения приговора отпус­кают чуть ли не массовых убийц. В Израиле шанс быть отпущенным под домашний арест в деле об убийстве, я полагаю, статистически выше, чем в деле по экстрадиции. Если сбежит от преследования убийца, это удар по Израилю внутри. Если же сбежит подозревае­мый в рамках экстрадиционного процесса, это удар по израильскому международному реноме. Поэтому если человека все же арестовывают в рамках процесса по экстрадиции, а происходит это обычно в пять утра без предупреждения, то и он сам, и его адвокат сталкиваются с жесточайшей дилеммой.

Можно, никуда не торопясь, спокойно готовиться к судебному процессу. Но все то время, что адвокат будет готовиться, его клиент будет сидеть. Хочется, конечно, разрывая израильскую тюремную решетку, бежать в суд и доказывать свою правоту, доказывать, что экстрадиция в данном случае неуместна, и делать это максимально быстро. Но тут есть риск, что адвокат не успеет подготовиться к процессу должным образом. А процесс этот, как мы понимаем, будет достаточно прецедентным.

Для того чтобы избавить себя от этой дилеммы, покупают страховой полис. И если, не дай Бог, процесс будет инициирован, адвокату не придется ехать в тюрьму знакомиться с клиентом. Ему просто нужно будет подойти к полке, снять оттуда папки, подготовленные в сотрудничестве с российскими юристами клиента, и выдвигаться в Иерусалим.