Мы заигрались в конкуренцию и забыли поставить на чашу весов кооперацию. Дарвин не говорил, что естественный отбор — это когда выживает сильнейший, а делал акцент на адаптации. Именно она дала шанс слабым видам объединяться и выживать, считает наш постоянный колумнист, член Координационного совета Московской школы управления СКОЛКОВО Гор Нахапетян.

Я не азартный человек. Наверное, поэтому мне нравится создавать игры и смотреть, как люди в них участвуют, — получаю от этого больше энергии. Придумывать увлекательно и сложно: должны быть герои и история, в которую они попадают. Единственное, в чем сам принимал участие, — это КВН, но и там в основном писал сценарии и наблюдал за реакцией зрителей. Позже мы открыли первый Маф-клуб в Москве, где играли в мафию, проводили чемпионаты Москвы и мира.

Любая активность, бизнес — это создание игровой ситуации. Часто можно услышать рассказы новичков о том, как на работе их вводят в курс дела, описывая правила игры в компании. Впрочем, можно сэкономить на рекрутинге с помощью игротехники. Как это работает, на практике показала компания Google: людей нанимали, используя билборды с математическими задачами. Тот, кто их решал, автоматически попадал на страницу сайта, где было написано: «Вы приняты на работу».

Ситуаций, в которых правила игры решают всё, много: например, из каких элементов состоит успех ресторана. Бывают места, где все в бабочках, всё чопорно, — и посетители могут чувствовать себя скованно, а там, где всё демократичнее, проще и свободнее, официанты с юмором общаются с посетителями, гостям комфортнее. Во всем этом главное — соблюсти принцип удовольствия, создать настроение, чтобы возникло желание вернуться. На том же построена ловушка казино: при выигрыше происходит большой выброс эндорфина, а это наркотик. Так устроен наш мозг, в этом смысле мы все наркоманы. Просто одни люди играют в разные игры, а другие зацикливаются на какой-то одной.

Когда мы устраиваем в нашем благотворительном фонде «Друзья» фандрайзинговое мероприятие, стараемся сделать так, чтобы люди, расставаясь с деньгами, получали больше, чем отдали, понимая, что вместе с нами приносят пользу. Но у слова «игра» есть положительная и отрицательная коннотации. Иногда мы по инерции живем стереотипами, менять правила очень сложно. В благотворительности есть мифы, их трудно разрушать. Не трубить о сделанном по всей планете, быть бессребрениками — навязанный прошлым стереотип. Когда вводишь игру как инструмент для пользы дела, получаешь волну критики — идут разговоры о том, что это несерьезно. Посыл обычно такой: людям помогают справляться с тяжелыми ситуациями, а вы тут в бирюльки играете. Мы пытаемся создать индустрию, назвать ее и уничтожить мифы, в которые верит сейчас большинство. Благотворительность не должна быть тихой, работать в этой области за маленькие зарплаты нельзя. Профессионалам надо хорошо платить. Нужно разбить эти стереотипы, вовлечь многих, чтобы филантропия стала модной. Это игра, цель которой — смена парадигмы, создание новых правил игры для целой индустрии.

Человечество живет по старинке: все воюют, конкурируют друг с другом. При этом очень мало людей, которые не переливают из пустого в порожнее, а готовы что-то строить. В голове человека сидит древняя рептилия, которая лишает его своими командами воли, толкая к разрушению: «Бей, беги или замри».

Такая же картина наблюдается и на мировом уровне: государства, ощетинившись, начинают конкурировать и запираться, вместо того чтобы кооперироваться и объединяться. ООН не работает — после 9/11 все было развалено, и каждый существует сам по себе. Но будущее за кооперацией. Моя миссия состоит в том, чтобы поменять мир всеми способами, которыми я владею: через образование, проекты. Нужно качнуть чашу весов в сторону кооперации. В войне не выигрывает никто.

Множество бизнес-проектов разваливается на начальной стадии, потому что партнеры, не договорившись о правилах игры на берегу, попадают в ловушки и союзы разваливаются. И поэтому я бы учил тому, что партнерства создаются с помощью правил. Тот, кто их нарушает, выбывает из команды. Без этого нельзя, потому что иначе получится, что кто-то играет в футбол, кто-то в баскетбол, а через два месяца всё развалится. Нужно ориентировать народ не на финансовую грамотность, а на то, как создавать правила игры. Это умение пригодится в любой сфере. Например, партнерство, которое мы называем институтом семьи, находится в кризисе. Традиции устарели, сегодня нужно переосмыслить и пересмотреть старые правила, придумать новые. Раньше скрепой была любовь, а сейчас нужно учить людей быть партнерами.

Точно так же можно переосмыслить профессию, если она не соответствует твоей системе ценностей и правилам жизни; можно изменить ее полярность. Недавно пришел адвокат, который прочитал наши статьи, — интересный парень. Ему перестало нравиться то, что он делает: вставать в споре между двумя людьми на сторону одного из них. Если выиграл, то ты молодец, хороший адвокат. Это разрушительный процесс, как любая война. Мы вспомнили, что в Питере есть одна школа, в которой учат медиации. И в обсуждении родилось решение даже не поменять профессию, а создать ее заново и как-то назвать. Именно так: развенчать мифы о деятельности адвоката. Пусть люди приходят к нему, чтобы примириться, договориться до суда. В длительной борьбе ты тратишь нервы, деньги и, даже если выигрываешь, все равно портишь карму.

К нам приходят со стартапами, мы задаем вопросы. И третий по счету мы задаем в принципиально новой формулировке, не такой: «А сделали ли вы анализ своей конкурентоспособности?» Вместо этого мы спрашиваем: «С кем вы можете скооперироваться?» В нашей школе холотропии есть студент, который работает в фонде Transparency International, борется с коррупцией. Рассказывая о своем проекте, он задал вопрос экспертам, в числе которых был и я: «Вы будете с нами вместе бороться с коррупцией?» Это была попытка вовлечь меня в игру. «Не буду, — ответил я, — потому что бороться я не хочу, а хочу создавать что-то, что уменьшит коррупцию». К примеру, камеры на дорогах убили бы полностью взяточничество дорожной полиции. Раньше, чтобы получить какую-то справку, нужно было придумать, как пробиться к чиновнику и дать на лапу. Сейчас «Мои документы» так хорошо работают, что этой необходимости больше нет. Те, кто создают школы, убивают тюрьму. Список можно продолжать бесконечно.

Мы создали совместно с Высшей школой экономики Московскую школу профессиональной филантропии, поняв, что в учебных заведениях нет курсов, обучающих этой профессии. У нас более двухсот тысяч НКО, но нет специализированных учебных заведений. Работники этих организаций вместе не учились и в клубах выпускников не состояли. Если бы студенты военных вузов учились вместе и стали министрами обороны разных стран, вероятность того, что они о чем-то договорятся, была бы намного больше.

Со студентами всегда обсуждаем эти важные установки. У нас даже было игровое задание: научиться писать свои некрологи. Так запускается внутренний процесс ответа на вопрос о собственном предназначении. Я учитель: вовлекаю людей, веду к кооперации. Показывая какую-то технологию, делясь с людьми чем-то, чему научился сам, могу объяснить, почему они не могут договориться.

Однажды я услышал короткую притчу. Раввин шел по улице вечером, его остановил вооруженный солдат, вскинул винтовку и спросил:

— Ты кто и куда идешь?

 Тут раввин задал вопрос:

— Молодой человек, сколько вам платят?

— Шекель в день.

— Давайте я вам буду платить два шекеля в день, если каждый вечер вы меня будете останавливать здесь и спрашивать об этом.

Я всегда задаю себе эти два вопроса и добавляю третий: с кем ты идешь?